Считая что-либо по-настоящему великим, мы понимаем слова Хайдеггера: “в любом Величии кроется что-то гораздо более Великое”. Быть язычником в наше время - значит, в первую очередь, изучать древние индоевропейские верования и их историю, теологию, космогонию, системы символов, мифы, мифемы (те составляющие, из которых складывается сам миф).

Но не только интеллектуальное знание – еще и знание духовное! Не одно эпистемологическое познание – еще и познание интуитивное! Язычество не есть простое накопление знаний о культуре и традиции Европы – хотя, безусловно, нам также необходимо глубоко разбираться в них. Прежде всего, язычество предполагает проекцию определенных культурных ценностей на сегодняшних людей – то есть, непосредственных наследников этой культуры, взрастившей нас. Что, в свою очередь, приводит к восприятию истории человечества как истории фундаментальной духовной Битвы.

Возрождение языческих традиций – дело сложное. Верования дохристианской Европы гораздо богаче, чем христианский монотеизм, а по своему духовному и телеологическому разнообразию превосходят его в несколько раз. Впрочем, сейчас нас занимает не вопрос духовного превосходства язычества над христианством. Гораздо важнее то, что языческие боги обращаются непосредственно к нам - своим потомкам – и мы подчерпнем гораздо больше из символического сопоставления Янус и Весты, из этического анализа легенды об Оресте, из космологической концепции создания Вселенной из тела Имира, нежели чем из племенных сказаний об Иосифе или Исааке.

Помимо самой языческой мифологии, большое значение для нас играет понимание концепций Божества и Сакрального как системы интерпретации мира.

Как сказал Бернар-Анри Леви, “отрицание бога уже подразумевает монотеизм”. К сожалению, наша эпоха – несмотря на то, что церкви и синагоги постепенно пустеют - во многом осталась иудео-христианской, в частности, в оценке исторических событий и декларировании базовых ценностей. Быть язычником - не значит поклоняться Юпитеру или Вотану, поскольку в таком случае по сути своей это не будет ничем отличаться от поклонения Иегове или Христу. Быть язычником – не значит возводить храмы Аполлона или возрождать культ Одина. “Язычество” подразумевает духовный поиск того, что лежит за пределами любой религии; того, что в соответствии с традицией ведет к осознанию ментальных процессов, порождающих религию; к осознанию внутренней вселенной, которую она отражает, и той формы миро-представления, которую она порождает.

Проще говоря, как выразился Ричард Нибур, боги находятся в центре языческой системы ценностей, а соответствующие верования есть объекты этой системы. Пусть боги и верования преходящи, однако сама система вечна.

Таким образом, язычество не подразумевает отказ от “духовности” или отрицания сакрального - напротив, оно дает человеку возможность выбрать и усвоить другую “духовность”, другую форму сакрального. В отличие от атеизма или агностицизма, в основе язычества лежит религиозная связь между вселенной и человеком, что, на наш взгляд, гораздо глубже, чем система иудео-христианского монотеизма. Язычество не профанизирует мир, а напротив, провозглашает его сакральным во всех его проявлениях. Именно это мироощущение и делает язычника язычником. Как заметил Жан Маркале, “принятие трансцендентности, которое начинается с осознания того факта, что сакральность не ограничивается одним лишь христианством. Европа становится языческой только в тот момент, когда она обращается к своим корням – не имеющим ничего общего с иудео-христианством.”

“Духовность”, ”сакральность”, ”вера”, ”вера в бога”, ”религия как система идеологии ”, ”религия как социальный институт”, ”религия как система” – все это понятия различны между собой и совсем не обязательно, чтобы одно подразумевало другое. В некоторых религиях понятие “бог” вообще отсутствует (как, например, в даосизме или буддизме), а некоторые учения гласят, напротив, что вера в Бога не подразумевает веры в “индивидуального Бога”. С другой стороны, нам кажется, что вряд ли когда-нибудь наступит такой момент, когда человечество потеряет веру или религию. Вера ни в коем случае не является иллюзией или подавлением рациональных функций сознания; просто одного лишь “разума”,”рацио”, не достаточно для того, чтобы полностью удовлетворить духовные устремления человечества.

Шопенгауэр писал: “Человек – единственное из всех существ, которое осознает сам факт своего существования. Это осознание, возникающее особенно перед лицом смерти или разрушения, и есть источник наших метафизических потребностей; другим словами, человек есть метафизическое животное”.

Потребность в сакральном – одна из фундаментальных потребностей человека, наряду с потребностью в пище или размножении (если кто-то захочет преодолеть их – что ж, тем лучше для него). По словам Элиаде, “переживание сакрального лежит в основе структуры человеческого сознания”. Действительно, человеку необходимы вера или религия (заметим, что для нас религия не подразумевает религиозную этику) – как некий ритуал, позволяющий человеку придать миру некую “неизменность”, “регулярность”. В этом смысле, недавнее возникновение атеизма есть признак всеобщего упадка, который выражается прежде всего в деструктуризации человеческого сознания (интересно, остается ли человеком тот, кто потерял способность или желание верить?).

“Общество может существовать без бога, - пишет Реги Дебрей, - но общество без религии попросту невозможно”. И далее добавляет: “Государство, отказывающееся от религии, находится на грани хаоса”. О том же говорит Жорж Батай: “Религия, в основе которой – поиск утерянной близости к сакральному, по сути своей является попыткой чистого сознания достичь полной осознанности”. Уже этого достаточно, чтобы осудить западный либерализм.

Было бы слишком много чести для иудео-христианства, если бы мы отказались от всех тех ценностей, на которые эта религия объявила монополию. Вряд ли стоит отвергать идею бога или концепцию сакрального только потому, что христианство выразило их в такой извращенной форме. Равным образом, не стоит отказываться от принципов аристократии только потому, что в свое время буржуа низвели их до карикатуры.

Заметим, что в дохристианский период само понятие “атеизм” не имело никакого смысла. Аммиан Марцеллин пишет, что “некоторые люди не верят, что боги обитают на небесах”, но добавляет далее, что они, тем не менее, “верят в магию или силу звезд”. Интересно, что в Древнем Риме “атеистами” стали называть самих христиан – поскольку те не выражали никакого почтения перед статуями богов или культовыми местами “язычников”.

В древности “сакральное” не воспринималось как антипод “профанического”, напротив, последнее было неотъемлемой частью первого. Не было никакой нужды в “посредничестве” между человеком и богом – общество выполняло эту роль само по себе, а религиозные институты были не более чем одним из аспектов, обеспечивающих эту связь.

Антоним латинского слова religio – глагол negligere, “пренебрегать”. “Быть религиозным” значит “быть ответственным”. Ответственность за свои поступки подразумевает свободу, то есть – наличие осознанного выбора того или иного поступка, и в то же самое время – наличие духовной связи между членами общества.

В свое время Леви сделал достаточно парадоксальный вывод: “монотеизм не подразумевает Сакрального или Духовного. Напротив, монотеизм есть отрицание духовности как феномена”. Для нас это значит следующее: осознание мира как “Сакрального” есть проявление безусловного уважения перед миром, в то время как монотеизм, в буквальном смысле этого слова, есть отказ от почтения к миру в пользу некоего “Закона”. О том же пишет и Хайдеггер в своем определении “сакрального” (das Heilige).

Таким образом, в нашем понимании - противоположном тому, которое декларировал Эммануэль Левина – Сакральное проявляет себя как некая глобальная мистерия, основанная на близких отношениях между миром и человеком, в противоположность христианскому понятию “святости”, опирающемуся на радикальное отстранение от мира.

Язычество сакрализует и возвышает мир, в то время как иудео-христианский монотеизм “освящает” его, лишая всех “земных” достоинств.