Поездка в Лейпциг была для меня - путешествием в иной мир. Германия оказалась совершенно иной цивилизацией, где всё совсем другое. Прежде, для меня существовало лишь два мира - Балтийский и Славянский - а теперь словно выдалась возможность самому прикоснуться к совершенно неизвестной для меня Германской земле. Хотя город, где мы живём Тванкста - долгое время был германским Кёнигсбергом, к счастью, теперь утратил принадлежность к Германии. Но есть какая-то тайна между двумя нашими соседствующими племенами, между Балтами и Германцами. Когда-то давно, что-то произошло, что-то очень важное, а теперь лишь всюду слышны отголоски, едва различимое, но трепетное эхо. Но никто не знает о том, что было два тысячелетия тому назад, почти все забыли это. В таком контексте я и рассматривал нашу поездку.

Началось путешествие - самое таинственное, что бывает в мире, когда плывешь и нет ни единой мысли, одна лишь тишина… Прибыли в пятницу, часов в пять вечера. Перед отелем туда-сюда ходили люди из Арканы и Кому Вниз. Странный отель среди полей. Такое чувство, что там постоянно за тобой наблюдают через камеры и прочие устройства.

В тот вечер мы доехали до Паркбюне, и я поспешил как можно дальше отойти от этого места, т.к. там нечто ревело на все окрестности. Пересёк Йоханна-парк, и совершенно всё стихло, появилась какая-то кирха, рядом с ней - повсюду темнота. Приятно, что фонарей достаточно мало, и совершенно пустынно. Прошёл несколько маленьких улочек и вышел на достаточно освещенную широкую улицу, но также совершенно пустынную. Ощущение такое, словно идёшь по какому-то отдалённому старинному участку Кёнигсберга - очень близкое чувство. Стало любопытно - что за улица? Оказалось - улица Кете Кольвиц, безумной и мрачной экспрессионистки из Кёнигсберга. Прямо перед отъездом я шёл по улице Вайдендамм, где она жила в Кёнигсберге и смотрел на её несуществующий дом №9. Вот и некая связь появилась. Потом снова замелькали маленькие улицы с именами композиторов - Малер… и я опять вошёл в темноту парков. Чуть позже мы оказались на площади напротив главного вокзала. Там было очень оживлённо, похоже на ярмарку: каждый предлагал что-нибудь купить, выступали, как мне показалось, какие-то фольклоро-образные музыканты. Я свернул в старую часть города, прошёл мимо магазина, где виднелось множество сортов абсента. По соседству был магазин готических товаров. Появилась кирха Николая - тёмный дворик. Поток людей постепенно исчез. Я присел в темноте на что-то каменное. Тут я ощутил каким-то особым образом эти каменные улицы и тёмный двор кирхи. Вспомнились слова: along the soulstoned streets of Lower and of Higher Germanie i have not understood - Leipzig: blackeyed pain and loss… Вышел к старой Ратуше. Это всегда очень странно, когда вдруг выходишь в старинных городах на площадь перед Ратушей. Всегда в этот момент возникает и очень близкое чувство, и совсем далёкое, незнакомое. Здесь показалось именно что-то особенное - некий запах Германии. Обилие камней и всего каменного, но это не те камни, что у нас - живые и светящиеся, эти камни - некая гигантская окаменелость, нагромождения мёртвых камней, словно инородные тела. Что-то в них не так… Или быть может эта та структура, в которой все они выстроены, мне чужда. Мне показалось - это город космического льда. Но нет, это чувство двойственное, т.к. сама энергия на редкость чистая и мощная, очень похожая на наш город.

На следующий день в первой половине дня мы отправились в Хауз Ляйпциг, где должно было происходить наше выступление. Там уже стояли люди из Зонне Хагал, хотя на барабане было написано Дарквуд. Выяснилось, что саундчек здесь не предусмотрен. Настройка должна производиться непосредственно перед выступлением. Поэтому я снова пошёл бродить по каменным улицам. Снова пересёк Кольвиц, но уже в другом месте. Подходя к Старому Городу, услышал крики, стройный барабанный ритм - на Кольцевой Лютера по обеим сторонам стояла, видимо, половина Лейпцига с флажками, встречая бесконечную колонну людей в синей униформе с барабанами, стройно шагавшую по самой улице. Я попытался выяснить как можно перейти улицу, т.к. парадная колонна была действительно бесконечной. Прошло около получаса, пока мне всё же удалось перейти улицу. Тут раздался настоящий взрыв голосов - вся улица запела под бой барабанов вместе с парадной колонной. Я невольно замер - никогда раньше не приходилось видеть такой безупречной слаженности и стройности немыслимого количества людей. Я почему-то решил, что эта песня есть у меня в сборнике немецких нацистских маршей. Вошёл на узкую Лоттерштрассе, и огромная башня Новой Ратуши осталась справа. Прошёл под чёрной аркой, вспоминая кинохронику - величие нацистских парадов. Стоя на Бург-площади, я никак не мог выбрать направление. Карта, выданная организаторами фестиваля, была практически бесполезна, т.к. на ней не было названий - только очертания улиц. Появился некий человек в чёрной одежде, спросивший меня какое-то название. После он предложил пройти к кирхе Фомы, что мы и сделали. Опять показался церковный двор из тёмного камня. Человек в черной одежде исчез, войдя внутрь. Я после некоторого промедления тоже зашёл в кирху, но того человека там уже не было. Могильную плиту Баха искать тоже не стал - повсюду стояли таблички, что - сколько стоит, я поскорее вышел. Подходя к следующему перекрёстку - заметил скопление людей. В середине стояли семеро человек с различными барабанами - играли настоящий tribal. Звук как-то странно отражался и плыл по узким улицам - очень мощный, околдовывающий. Потом всё как-то потеряло смысл - я зашёл в кирху Николая, но вечером тут всё было лучше. Я пробирался сквозь толпы как во сне, все кружилось, кружилось. Так, сделав множество кругов, я оказался на площади Вагнера. Там по-прежнему шёл парад. Гремели барабаны и торжественные немецкие песни. Повсюду ходили готические дамы и господа - на них звенели и трещали колокольчики, привязанные к сапогам. Всё, буквально всё издавало звуки, сливающиеся в единый гул. Всё было активизировано - просто бурлящий котёл. Но общее чувство - мне совершенно незнакомо, что-то совсем новое, необъяснимое. Неужели Мойнихен имел в виду именно это, говоря о рождении нового язычества в Европе? Я сидел спиной к параду, рассматривая странный фасад из чёрного камня. На этой улице всё кипело и сияло. Мелькали тысячи людей - всё, словно, живое, ожившее, весеннее, всюду цветущие розовые каштаны. Всё это так, но я сидел на этой Кольцевой Диттриха и видел, что всюду пустота, никого нет, лишь эти чёрные мёртвые камни. И человеческие толпы - похожие на пустые каменные башни, громадные и заброшенные - всего лишь призраки. Ко мне кто-то обратился. Я обернулся - там стоял какой-то человек, и минуты три очень оживлённо говорил мне что-то по-немецки. Звучало очень красиво. Потом он очень долго не мог понять, почему в Кёнигсберге теперь не говорят по-немецки. Он нёс куда-то несколько акустических систем, довольно огромных, и огромную гитару в чёрном чехле и предложил мне тоже пойти с ним. Я взял огромный чёрный ящик и понёс его по узкой, старинной улице. Мы зашли в тёмный маленький подвальчик, где почти ничего не было видно. Он сразу же отправился за пивом, но долго оставаться здесь не пришлось, несмотря на его крайне душевную расположенность, т.к. часы показывали почти шесть. Я подошёл к Хауз Ляйпцигу, где перед входом теперь всё было очень оживлённо. Меня окликнул сидевший за круглым столиком Шимон Стрийски с Ивоной, рассказавшие мне свои впечатления от посещения Прутены. Там же сидел бельгиец Стефан. Мы поднялись в зал - настраивались Дарквуд. Я пошёл в выделенную для нас комнатку с зеркалами и достал видео камеру. Началась музыка. Некоторое время я не решался снимать, т.к. кроме меня больше никто не снимал на видео. Потом появился Стефан - и достал свою камеру. Тогда я тоже стал снимать, хотя он сказал, что у него специальное разрешение. Почти сразу я понял, что Дарквуд будут самыми лучшими в этот вечер. Это чувствовалось в особой манере исполнения Фогеля - очень ясной и тревожной. От них исходила предельная прозрачность и проникновенность. Строгое немецкое спокойствие и холодная сила. Сложно судить со стороны, но всё же я воспринял их музыку, как нечто духовное. Зонне Хагал оказался совершенно иным - не было той прозрачности. Появилась некоторая боевая бодрость. Но несмотря на упоминание рун и призывы к Одину, я почему-то не ощутил особенной духовности в их музыке. Я слушал и воспринимал её лишь как хорошие, красивые песни. А эпизодические вкрапления ритм-машины мне были совершенно непонятны, учитывая, что музыканты замечательно использовали живую перкуссию. Любое использование электроники меня всегда сильно огорчает. Всё это оставалось лишь на уровне музыки. С первых же секунд появления Арджине, я понял, что их скрипач полный безумец. К микрофону подошёл Феручо и долго объяснял, что их было много, но осталось лишь трое. Минут через пятнадцать я ощутил себя настолько переполненным безумными итальянскими чувствами - всё внутри стало гореть и взрываться. Ничего более сумасшедшего я никогда не видел. Я почувствовал, что начинаю просто сходить с ума - это было настоящее опьянение от переполнения ощущениями. Уже к середине их выступления смычок у скрипача был изрядно порван. Если первая половина мне невероятно нравилась, то потом я начал думать, что нельзя так дальше. Всё их выступление было одним эмоциональным всплеском, но все эти чувства были настолько человечны и просты, что вся красота и некий эмоциональный транс не несли сильного глубинного воздействия, и не имели для меня особой ценности. Под конец я просто уже стоял и думал, что нельзя быть таким эмоциональным, если это всего лишь музыка у них, - и не больше. И эта мысль постоянно приходит в голову, когда видишь людей с бас гитарами - а все три группы использовали бас гитары. Везде у них сквозит эта «роковость», а у Арджине - вообще не просто ощущения рока, а чувство настоящего «забойного» металла, а внешний, прекрасный неофолковый облик ничего не изменяет. С другой стороны, я понимаю, что я пребывал в настоящем восторге от их музыки, но как только она закончилась - я ощутил, что это были лишь пустые чувства. Не было здесь и капли мистицизма. Но как бы там ни было, побывать на их выступлении - это большое впечатление. Потом была наша очередь идти на сцену. Очень скоро стало ясно, что звука вообще никакого не будет. Всё слилось в гул, и для меня осталось загадкой, как настраивались остальные коллективы. Подобное качество звука было лишь однажды, пожалуй, в Москве. Несмотря на это, сама энергия была неплохой. Всё мгновенно изменилось, когда был зажжён огонь, и я ощутил запах янтаря. Я сразу словно вернулся. Где-то рядом шумело море, чернела бездна оврага со светящимися ночными огнями, и был Огонь, мерцавший сквозь сон. Мне удалось побывать в одном из тех мест, которые являются лишь в особых снах. Через миг всё закончилось, и в коридоре за сценой образовалось оживлённое общение - громкие и чувственные голоса итальянцев, появился, наконец-то, Угнюс в белоснежном одеянии, зашёл Андреас Дизель. Началось выступление Арканы, но я был настолько переполнен звуками и ощущениями, что восприятие их музыки стало чем-то запредельным. Я чувствовал, что через меня проходят мощные потоки космических излучений, всё было настолько сильно, что самой музыки я уже не чувствовал. Пожалуй, их выступление было самое лучшее. Т.е. для себя в тот вечер я выделил Дарквуд и Аркану. Это меня действительно сильно впечатлило. На выходе из Хауз Ляйпцига мы столкнулись с Томасом из Ордо Розариуc Эквилибрио, который был в составе Арканы, и договорились о встрече в отеле. Через пару часов во дворе гостиницы были сдвинуты столы, где уселись представители Арканы, Арджине и Ромове Рикойто, - благо мы были единственными посетителями этого места этой ночью.

Утром шёл дождь - и было ощущение, что праздник закончился. Мы приехали в Агру. Я зашёл в гигантский ангар готических товаров. Мне было любопытно, что можно найти в оккультно-эзотерических отделах этого заведения. Ничего существенного там найти не удалось - и литература и ингредиенты были совершенно стандартными. Меня заинтересовали странного вида напитки, действие которых я пытался узнать у продавца. Он вытаскивал множество чёрных бутылочек, но пояснение их воздействия было туманным и сводилось часто просто к эмоциям, и я так и не решился ничего попробовать.

Поездка в Хауз Ауэнзее на выступление Диаманды Галас оказалась бесполезной, т.к. она начала выступать на два часа раньше, и к нашему приходу там уже вышла на сцену Персефона. Приятная строгая музыка, но жуткая певица. Хотя сама атмосфера в Хауз Ауэнзее была замечательная - всё очень красиво и сумрачно. В Паркбюне уже играла София. Хоть я не ценитель индустриальной музыки, но выступление Питера было на редкость приятное. Рядом со мной стояли Стефан и Жидрюс, над которыми висели розовые облака бельгийской марихуаны. Но я и без этого ощущал транс от шведских холодных ударов и пульсаций. Начался Сталинград, но их я вынести уже не смог. Нужно было уже направляться в Крипту - странное, гигантское сооружение из чёрных огромных камней. Нечто-то особенное было в самом ожидании, т.к. зайти туда было невозможно, и пришлось долго ждать. При входе - из глубин этого сооружения потянуло могильным холодом, что только усилило впечатление. Да, это поистине странное место. Настоящий Храм смерти. У меня было точное чувство, словно я нахожусь в стране мертвых. Нам пришлось встать на верхнем ярусе, т.к. внизу всё было заполнено. Мы смотрели в гигантский колодец, а на дне были музыканты. Внизу пропасть, и над нами еще гигантский купол. Появилась Роза МакДауэлл с Алексом Фергуссоном. Они сели на стулья, играли очень тихо и спокойно. Тишина стояла во всей аудитории. Все замерли. Был красивый свет и легкие звуки. Всё моментально закончилось. Вышли Форсети. Стало даже ещё красивее. В центре были жёлтые цветы, похожие на огромный венок. Они вшестером встали по кругу, смотря друг на друга. Их музыка была ещё более мягкая и тонкая. После некоторого времени мне показалось, что я стал видеть, как летает звук флейты во мраке купола. Некоторые музыканты, как мне показалось, были те же самые, что и в Зонне Хагал, - певец Форсети тогда играл на аккордеоне и перкуссии, а певец Зонне Хагал здесь стал перкуссионистом. Сама музыка очень сильно отличалась, в ней была и нежность и поэтичность, и в то же время был сохранён строгий немецкий дух. Возможно также, что на меня очень сильно подействовало само место, но впечатления были очень сильными. Во второй половине их выступления мне даже пришлось отойти на шаг от края верхнего яруса, т.к. мне постоянно казалось, что я падаю вниз, прямо на музыкантов. Выйдя из Крипты, мы смотрели на отражение в воде, и всё было так призрачно…

Дорога назад была гораздо интереснее. На границе нам отказали в выезде из Германии, и это было, несомненно, приятно. Проехав ещё сотню километров на север, нас всё же пустили в Польшу, где через полчаса нас попыталась арестовать польская полиция в каком-то маленьком ночном городке. Как бы там не было, попав в Польшу, я ощутил себя, наконец-то, совершенно великолепно. Пропало чувство льда, появились маленькие домики, знакомые холмы и поля - всё встало на свои места, вновь всё стало живое и мягкое. Вновь появилась особая глубокая синева перед рассветом.

В заключении можно еще раз сказать о противоречивых, двойственных чувствах от поездки в Лейпциг. С одной стороны это был великолепный огромный праздник с множеством замечательных людей и красивой музыки. С другой же стороны возникают иные чувства. Приходишь к заключению, что дарк-фолк - это почти полностью выродившееся течение, давно отошедшее от изначальных принципов сакральности, ритуальности музыки. Всё, как ни странно, сводится к банальному музицированию, всё выглядит презентабельно, колоритно, всё сыграно профессионально и в соответствии со стандартами жанра, всё говорится с глубокими чувствами, но за всем этим, чаще всего, ничего не стоит, лишь внешний вид и амбиции. Не чувствуется никакой оппозиции по отношению к современности, нет никакого противостояния жуткой эпохе пост-модерна. Повсюду всё та же десакрализация мира. Всё совершенно пустое, хотя издалека кажется прекрасным. Вся внешняя душевность людей - всего лишь странный фарс. Мистицизм, эзотерика перешли в область политики - популярны игры с обвинениями в нацизме и последующими опровержениями и контр-заявлениями… Нет, Германия давно мертва, всё рухнуло вместе с последней вспышкой немецкого романтизма в 20-40х годах двадцатого века.